После отъезда Абакара он часа два мерил шагами комнату. Пытался понять, как же получилось, что узбек повязал его обещанием выдать Зойку за своего сына.
– Она еще ребенок, какое сватовство? – удивился тогда Филимон.
И узнал, что на родине Абакара девочку сватают в семью будущего мужа чуть ли не при рождении. Филимон отказывался вести подобные беседы с десятилетней Зойкой – не поймет. Абакар подошел к этому с определенной хитростью:
– А ты не веди с нею беседы. Подгадай, когда она в раж войдет – потребует у тебя чего-то особенного, просить станет. Тут и вверни про сватовство.
Виктор Лушко схватил себя за волосы. Седой косматый дурак, пошел на поводу у лысого!.. Нужно вспомнить – сколько еще раз имел его подобным образом узбек Абакар?
Главное – не пороть горячку. Он не стал заказывать машину, чтобы выехать в Петербург для срочного разговора с Горгоной. Два месяца – это много, можно долго и спокойно думать. Проведя в размышлениях бессонную ночь, Лушко так измучился от невозможности с кем-то это обсудить, что к утру готов был о стенку головой биться. Пошел было взять у Луни ребенка, но та вдруг заартачилась, вцепилась в мальчишку, хоть он и потянулся к отцу. На шум прибежала Дездемона, посмотрела на Виктора и ребенка не дала. Повела за стол, налила водки и прищурилась веселым зеленым глазом.
– Неужели поругались, друзья неразлучные?
– Молчи, женщина. Не лезь не в свое дело! Занимайся домом. Почему твоя чухонка мне ребенка не дает?!
Дездемона смотрела участливо, подвигала поближе закуску.
– Рязанские мы, – сказала она, нанизав на вилку Виктора селедочку, а потом еще, на два выступивших зубчика – по оливке. – В Финляндии отродясь не бывали.
– При чем здесь Финляндия? – удивился он.
– А вы, Виктор Филимонович, Зойку спросите об этом. Она теперь девочка у нас ученая, из ранних. Она вам как следоват объяснит, что чухонцами финнов зовут, а мы – рязанские, мы отродясь…
Виктор резко встал, опрокинув стул. Его осенило!
– Я к Зойке поеду!
– Что ж так далеко? – засуетилась Дездемона, не предполагавшая такого результата своих объяснений. – Можно и по компьютеру посмотреть.
– Хватит! – Виктор Филимонович попробовал стукнуть по столу кулаком, но промахнулся.
Дездемона подхватила его, когда он начал заваливаться под стол.
– Хватит!.. Разболтались тут. Нечего мне указывать, что делать. Сказал – поеду дочерей проведать, значит, поеду! И точка. Звони… Вольке.
Через полтора часа приехал удивленный Вольдемар.
– Сколько? – спросил он, войдя в кухню к Дездемоне.
– Две бутылки и чекушку коньяка.
– Знаешь, что стряслось?
– Нет. Нервничает сильно. Абакар был. Кричали.
– О чем кричали? Давай, не юли, я же знаю, вы с Елисеем только и делаете, что подслушиваете! – настаивал Вольдемар.
– Вот у Елисея и спроси! – обиделась Дездемона. – А мне подслушивать некогда.
– Некогда ей… Пойми, я должен обладать информацией – что случилось, насколько серьезно.
– Обладай, если должен, кто тебе не дает? – дернула плечом Дездемона.
Вольдемар сел и закрыл глаза.
– Забодался я в эту чухляндию ездить. Два дня назад отвозил Маринку с Иринкой – и опять!..
– Еще один знаток географии! – подбоченилась Дездемона. – Ты что чухляндией называешь, умник? Литву? А это в другом месте! Забодался он! Видно, отросло уже, чем бодаться?
– Ты чего налетела?.. – опешил Вольдемар.
– Я еще не налетела. Так, разминаюсь. У меня делов немерено, а тут с вами, бодатыми, разбирайся! Есть будешь, или пойдем сразу затащим хозяина в машину, пока я в запале?Когда подъезжали к Москве, Вольдемар на заправке не выдержал, открыл заднюю дверцу и пощупал у Филимона пульс. Живой. Спит.
В аэропорту Виктор Филимонович немного пришел в себя, что весьма облегчило процедуру его водружения в самолет. Улучив момент, Вольдемар позвонил Шурупу.
– Филимон напился. Мы летим в Вильнюс.
– Сколько выпил? – спросил Шуруп.
– Две бутылки по ноль семь плюс двести пятьдесят.
– Плохо дело, – согласился Шуруп. – Что-нибудь говорил?
– В отрубе.
– Гнать за вами?
– Не надо. Если он заберет девчонок прятать, я сразу позвоню, готовься. Значит, плохи наши дела.
– Всегда готов.
Виктор Филимонович очнулся перед чугунными воротами колледжа.
– Ты чего, обалдел? – тронул он за плечо задремавшего Вольдемара. – Ты почему меня в дороге не откачал? В гостинице были? Почему не отмочил? Как я – в таком виде?..
Вольдемар протянул ему на ладони две развернутые жевательные резинки.
– Я не знал, что случилось. На моей памяти ты никогда столько не пил. Какая гостиница? Может, завтра на Москву атомную бомбу кинут, или что-нибудь еще Горгоне привиделось.
– Сдурел? – удивился Филимон и на всякий случай сделал попытку поплевать через плечо. Голова поворачивалась с трудом.
– Ты сказал – срочно, я все сделал срочно. Выйди, я полью тебе рожу сполоснуть.
Филимон умылся из бутылки, посмотрел на двух охранников за воротами, наблюдающих за ними.
– Сколько сейчас?.. – спросил он.
– Половина седьмого. Мы здесь минут тридцать. Документы я уже показал. Объяснил, что перед трудной и опасной работой ты решил повидаться с дочерьми.
– Ладно… Веди. Ты случайно… Я не говорил, зачем мне сюда надо?
– Говорил по телефону. Срочно повидаться с Зойкой.
– Ладно…В зале для выступлений с небольшой сценой и зрительным залом в десять рядов директриса, вызванная звонком дежурной воспитательницы в шесть утра, предложила Виктору Филимоновичу высокий стакан с водой, над которым она в участливом ожидании держала двумя пальчиками крупную таблетку.
– А это самое… куда? – бормотал Филимон, отворачивая на всякий случай лицо – не доверял он жвачкам.